(no subject)
Jan. 29th, 2016 05:49 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
lapushka1Прочитала тут в одном сообществе пост:
"Никогда не понимал почему Бродский считается великим поэтом. Может, его стихи в английском переводе лучше чем на русском?"
Ну и, конечно, куча комментариев. Кто-то из комментаторов пишет: "критерий предложу: цитируемость в народе". Мол, Бродского никто не цитирует, и потому великим его считать нельзя. Кто-то называет его стихи "стерильными" и "мертворожденными"...
Захотелось и мне добавить свои пять копеек, но оставлять там комментарии могут только члены сообщества - а мне туда как-то не очень хочется. Поэтому напишу у себя. На вопрос о цитируемости Бродский уже давно ответил сам:
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Что касается стерильности - да Бог с вами. Если в стихах нет истерики, они для вас уже и стерильны? Лично я не знаю ничего горше - и ничего, что лучше описывало бы живую, страдающую, но смирившуюся с самой собой и с миром человеческую душу, чем эти три строки Бродского:
...Смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Сразу скажу, что Бродский не относится к числу моих любимых поэтов. Есть те, чьи слова мне ближе по духу и родней. Но отрицать его величие - это все равно, что расписаться в собственной врожденной глухоте: мол, не понимаю, и чего все хвалят этого Шаляпина, как-то он некрасиво и неритмично рот раскрывает... Конечно, Поэт не нуждается в моей - или чьей нибудь еще - защите. И конечно, о его стихах написано огромное количество гораздо более правильных и умных слов. А я просто процитирую некоторые его строки - те, которые лично меня не могут оставить равнодушной:
* * *
Такой мороз, что коль убьют, то пусть
из огнестрельного оружья.
* * *
Новейший Архимед
прибавить мог бы к старому закону,
что тело, помещенное в пространство,
пространством вытесняется.
* * *
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».
* * *
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.
* * *
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
* * *
Душный июль! Избыток
зелени и синевы — избитых
форм бытия.
* * *
Апрель. Страстная. Всё идет к весне.
Но мир ещё во льду и белизне.
И взгляд младенца,
ещё не начинавшего шагов,
не допускает таянья снегов.
Но и не деться
от той же мысли — задом наперёд —
в больнице старику в начале года:
он видит снег и знает, что умрёт
до таянья его, до ледохода.
* * *
Здесь, на земле,
от нежности до умоисступленья
все формы жизни есть приспособленье.
* * *
... Боль — не нарушенье правил:
страданье есть
способность тел,
и человек есть испытатель боли.
Но то ли свой ему неведом, то ли
её предел.
* * *
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
и подтек превращает заветный вензель
в хвост морского конька.
* * *
Ты не скажешь комару:
«Скоро я, как ты, умру».
С точки зренья комара,
человек не умира.
* * *
Жизнь, которой,
как дарёной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остаётся часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
* * *
А так — меняются комнаты, кресла, стулья.
И всюду по стенам — то в рамке, то так — цветы.
И если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.
* * *
Толком не знаю. Но в каждой вере
есть та черта, что по крайней мере
объединяет её с другими:
то не запреты, а то, какими
люди были внизу, при жизни,
в полной серпов и крестов отчизне.
* * *
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
* * *
Смерть, знаешь, если есть свидетель,
отчетливее ставит точку,
чем в одиночку.
* * *
Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
* * *
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.
* * *
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее — после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснётся.
Но знавших нас не будет слишком много.
* * *
Но лучше поклоняться данности
С глубокими ее могилами,
Которые потом,
За давностью,
Покажутся такими милыми.
* * *
Я говорю с тобой, и не моя вина,
если не слышно. Сумма дней, намозолив
человеку глаза, так же влияет на
связки. Мой голос глух, но, думаю, не назойлив.
* * *
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист — в ограде.
* * *
Так стенные часы, сердцебиению вторя,
Остановившись по эту, продолжают идти по ту
Сторону моря.
* * *
... и я рад, что на свете есть расстояния более
немыслимые, чем между тобой и мною.
* * *
...Один твердит:
цель жизни — слава и богатство.
Но слава — дым, богатство — гадство.
Твердящий так — живым смердит.
Другой мечтает жить в глуши,
бродить в полях и все такое.
Он утверждает: цель — в покое
и в равновесии души.
А я скажу, что это — вздор.
Пошел он с этой целью к черту!
Когда вблизи кровавят морду,
куда девать спокойный взор?
И даже если не вблизи,
а вдалеке? И даже если
сидишь в тепле в удобном кресле,
а кто-нибудь сидит в грязи?
Все это жвачка: смех и плач,
«мы правы, ибо мы страдаем».
И быть не меньшим негодяем
бедняк способен, чем богач.
* * *
Старение есть отрастание органа
Слуха, рассчитанного на молчание.
* * *
Наверно, тем искусство и берет,
Что только уточняет, а не врет,
Поскольку основной его закон,
Бесспорно, независимость деталей.
* * *
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
* * *
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то, что было.
* * *
День кончился. И с точки зренья дня
всё было вправду кончено.
* * *
Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.
* * *
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай — это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет.
* * *
Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
* * *
Обычно тот, кто плюет на Бога,
плюет сначала на человека.
* * *
Не в том суть жизни, что в ней есть,
но в вере в то, что в ней должно быть.
* * *
Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
задевая глазами лёд...
* * *
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
* * *
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
* * *
Одиночество есть человек в квадрате.
* * *
В феврале далеко до весны,
ибо там, у него на пределе,
бродит поле такой белизны,
что темнеет в глазах у метели.
И дрожат от ударов дома,
и трепещут, как роща нагая,
над которой бушует весна,
белизной седину настигая.
"Никогда не понимал почему Бродский считается великим поэтом. Может, его стихи в английском переводе лучше чем на русском?"
Ну и, конечно, куча комментариев. Кто-то из комментаторов пишет: "критерий предложу: цитируемость в народе". Мол, Бродского никто не цитирует, и потому великим его считать нельзя. Кто-то называет его стихи "стерильными" и "мертворожденными"...
Захотелось и мне добавить свои пять копеек, но оставлять там комментарии могут только члены сообщества - а мне туда как-то не очень хочется. Поэтому напишу у себя. На вопрос о цитируемости Бродский уже давно ответил сам:
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Что касается стерильности - да Бог с вами. Если в стихах нет истерики, они для вас уже и стерильны? Лично я не знаю ничего горше - и ничего, что лучше описывало бы живую, страдающую, но смирившуюся с самой собой и с миром человеческую душу, чем эти три строки Бродского:
...Смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Сразу скажу, что Бродский не относится к числу моих любимых поэтов. Есть те, чьи слова мне ближе по духу и родней. Но отрицать его величие - это все равно, что расписаться в собственной врожденной глухоте: мол, не понимаю, и чего все хвалят этого Шаляпина, как-то он некрасиво и неритмично рот раскрывает... Конечно, Поэт не нуждается в моей - или чьей нибудь еще - защите. И конечно, о его стихах написано огромное количество гораздо более правильных и умных слов. А я просто процитирую некоторые его строки - те, которые лично меня не могут оставить равнодушной:
* * *
Такой мороз, что коль убьют, то пусть
из огнестрельного оружья.
* * *
Новейший Архимед
прибавить мог бы к старому закону,
что тело, помещенное в пространство,
пространством вытесняется.
* * *
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».
* * *
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.
* * *
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
* * *
Душный июль! Избыток
зелени и синевы — избитых
форм бытия.
* * *
Апрель. Страстная. Всё идет к весне.
Но мир ещё во льду и белизне.
И взгляд младенца,
ещё не начинавшего шагов,
не допускает таянья снегов.
Но и не деться
от той же мысли — задом наперёд —
в больнице старику в начале года:
он видит снег и знает, что умрёт
до таянья его, до ледохода.
* * *
Здесь, на земле,
от нежности до умоисступленья
все формы жизни есть приспособленье.
* * *
... Боль — не нарушенье правил:
страданье есть
способность тел,
и человек есть испытатель боли.
Но то ли свой ему неведом, то ли
её предел.
* * *
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
и подтек превращает заветный вензель
в хвост морского конька.
* * *
Ты не скажешь комару:
«Скоро я, как ты, умру».
С точки зренья комара,
человек не умира.
* * *
Жизнь, которой,
как дарёной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остаётся часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
* * *
А так — меняются комнаты, кресла, стулья.
И всюду по стенам — то в рамке, то так — цветы.
И если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.
* * *
Толком не знаю. Но в каждой вере
есть та черта, что по крайней мере
объединяет её с другими:
то не запреты, а то, какими
люди были внизу, при жизни,
в полной серпов и крестов отчизне.
* * *
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
* * *
Смерть, знаешь, если есть свидетель,
отчетливее ставит точку,
чем в одиночку.
* * *
Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
* * *
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.
* * *
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее — после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснётся.
Но знавших нас не будет слишком много.
* * *
Но лучше поклоняться данности
С глубокими ее могилами,
Которые потом,
За давностью,
Покажутся такими милыми.
* * *
Я говорю с тобой, и не моя вина,
если не слышно. Сумма дней, намозолив
человеку глаза, так же влияет на
связки. Мой голос глух, но, думаю, не назойлив.
* * *
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист — в ограде.
* * *
Так стенные часы, сердцебиению вторя,
Остановившись по эту, продолжают идти по ту
Сторону моря.
* * *
... и я рад, что на свете есть расстояния более
немыслимые, чем между тобой и мною.
* * *
...Один твердит:
цель жизни — слава и богатство.
Но слава — дым, богатство — гадство.
Твердящий так — живым смердит.
Другой мечтает жить в глуши,
бродить в полях и все такое.
Он утверждает: цель — в покое
и в равновесии души.
А я скажу, что это — вздор.
Пошел он с этой целью к черту!
Когда вблизи кровавят морду,
куда девать спокойный взор?
И даже если не вблизи,
а вдалеке? И даже если
сидишь в тепле в удобном кресле,
а кто-нибудь сидит в грязи?
Все это жвачка: смех и плач,
«мы правы, ибо мы страдаем».
И быть не меньшим негодяем
бедняк способен, чем богач.
* * *
Старение есть отрастание органа
Слуха, рассчитанного на молчание.
* * *
Наверно, тем искусство и берет,
Что только уточняет, а не врет,
Поскольку основной его закон,
Бесспорно, независимость деталей.
* * *
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
* * *
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то, что было.
* * *
День кончился. И с точки зренья дня
всё было вправду кончено.
* * *
Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.
* * *
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай — это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет.
* * *
Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
* * *
Обычно тот, кто плюет на Бога,
плюет сначала на человека.
* * *
Не в том суть жизни, что в ней есть,
но в вере в то, что в ней должно быть.
* * *
Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
задевая глазами лёд...
* * *
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
* * *
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
* * *
Одиночество есть человек в квадрате.
* * *
В феврале далеко до весны,
ибо там, у него на пределе,
бродит поле такой белизны,
что темнеет в глазах у метели.
И дрожат от ударов дома,
и трепещут, как роща нагая,
над которой бушует весна,
белизной седину настигая.